Дмитрий Артис   стихи                                         

***

С миру по нитке – и будет стежок,
с миру по строчке – напишешь стишок,
с миру по теме, и можно к поэме
самый широкий добавить штришок.

С женщины каждой – по ласке одной,
с каждой дороги – вернуться домой.
Как ни ругаюсь, всегда под ногами
крутится, вертится шарик земной.

С друга – монетку, а с недруга – две.
Все, как один, растворимся в траве.
В солнечном свете поднимется ветер,
будто несчастья в моей голове.

Пусть голосит распечатанный рот,
как на гулянке предвечный народ,
лишь бы, покамест со всеми ругаюсь,
шарик земной совершал оборот.

***

За то, что тебя никогда не любил,
всего лишь испытывал жалость,
поставь мне оградку из тех же перил,
которых мы оба держались,

когда эту жизнь получалось предать,
и мы, не взирая на годы,
спускались в подземную тишь-благодать,
хранилище полной свободы.

За то, что с тобой никогда не грустил,
всего лишь испытывал скуку,
неси на мой холмик водичку в горсти
и лей эту блажь через руку,

крест-накрест, бесславная подать богам,
как будто бежал с поля брани.
Слова я когда-то учил по слогам,
три слога у слова «бывает».

За то, что, стыдясь, не поверил тебе,
вернее, поверил, но поздно,
пусть сын мой играет на медной трубе,
когда я умру, хеппи бёздей.

***

Графоманом был когда-то, плащ коричневый носил,
рифмовал витиевато изо всех возможных сил.

Думки думал о потомках, доставал себе чернил
и писал стихи о том, как жизнь убогую влачил.

В заведении питейном как-то ночью за стихи
был изрядно отметелен полицейским от сохи,

ибо очень громко, точно обращаясь к небесам,
прочитал ему всё то, что для потомков написал.

Не держал в обиде разум и, презревши благодать,
понимал: поэт обязан за стихи свои страдать.

Так почти полжизни прожил, научившись без конца
принимать за милость Божью избиение творца.

***

Когда в голове зашумит самолёт
и тут же начнётся обратный отсчёт,
что скажешь ещё, кроме: Вот она, вот.

Красивые ангелы в снежном вельвете
прижмутся к тебе аккуратно, как дети,
которые будят отца на рассвете.

С улыбкой припомнишь былую родню
и то, что пьянел по три раза на дню,
рыдая: Ни в чём я себя не виню.

Могучая кучка рассерженных женщин
зловеще исполнит симфонию трещин
и прочие, в общем-то, скучные вещи.

Бессмысленно, будто чужие, мелькнут
за долю секунды предсмертных минут
облупленный Гитис и Литинститут,

казармы отдельных частей желдорбата,
советская школа в период распада
и даже развалины детского сада.

Но всё это мелочь, смешной разворот,
когда бы не фраза, скривившая рот:
Ну, вот она, вот.

***

                                  1.

Это счастье: 
тьма в окошке,
ад с любимой в шалаше,
на душе скребутся кошки –
тошно кошкам на душе.

Это горе: 
свет в окошке,
рай под боком у жены,
на душе пригрелись кошки,
спят и даже видят сны.

                                  2.

С утра пораньше проснись и выпей,
придай надменность своей походке.
Тебе сегодня вручают вымпел
«Переходящий» за верность водке.

Поглубже пряча печаль и скуку,
держись достойно, как при параде:
сам участковый, сморкаясь в руку,
представит лично тебя к награде.

И всякий сможет расправить плечи,
когда с трибуны под залп орудий 
ты прогнусавишь в ответной речи:
– Заслуга ж ваша… Спасибыч, люди!

                                  3.

Синий-синий дым над лесом,
у реки всплакнули вербы:
будь ты плотник или слесарь,
без работы не сидел бы. 

Облаков цыганский табор
голосит: червона рута,
будь ты каменщик, тогда бы
не остался без приюта.

Всюду слышен птичий говор,
дуб качнулся величаво:
будь ты хоть какой-то повар,
в животе бы не урчало,

будь ты пахарь настоящий,
рыл бы землю то и дело.
Скоро-скоро сложат в ящик
бестолковейшее тело,

и потом, как только полночь
озарится тихим светом,
ветер молвит: вот же сволочь,
умер истинным поэтом.

***

У меня нательный крестик, у неё отец, который…
Что случится с нами, если потеряются опоры?

У меня простая мама, инженер, герой труда – 
без неё полжизни прямо не ходил я никуда.

У меня долги, простуда, вечерами сносит башню.
Говорить об этом трудно и молчать об этом страшно.

Сумрак лодочку тревожит на песчаном берегу,
на такую маму больше опираться не могу.

Месяц выправился косо и блеснул своей одёжкой.
Мама, только успокойся, я такой же безнадёжный. 

У меня малые дети, алименты, божий суд,
даже если буду светел, всё рано к чертям снесут,

даже если буду честен – зафиналит крематорий.
У меня нательный крестик, у неё отец, который…

Родился в г. Королев МО. Окончил Российскую Академию Театрального искусства и Литературный институт им. А. М. Горького.  Книги стихотворений: «Мандариновый сад» (Издательство "Геликон+", 2006 г.), «Ко всему прочему» (Издательство "Русский двор", 2010 г.), «Закрытая книга» (Издательство «Авторская книга», 2013 г.) "Детский возраст" (изд-во "КП ОГТ", 2014). Член Союза писателей Санкт-Петербурга.

***

Как решение неразрешимых проблем,
лишь бы плесень мозги не затронула,
я почищу картошку, а милая М.
полистает Андрея Платонова.

Бронзовеет ночей пролетарский овал,
трудодни, как предчувствие, множатся.
Она знает почти наизусть «Котлован»,
я же только орудую ножичком.

Можно было бы всё поделить пополам,
только «всё» почему-то не делится.
У меня в голове намечается план,
созревает желание действовать.

Мелкотемье. Одна из волнующих тем
поднята и стремглав залитована:
поострее возьму себе нож, а затем
полосну им по книге Платонова.

***

Правительство съезжалось в Лужники
занять вип-зону до начала матча.
Во все глаза глядели мужики
и бабы, как надстраивалась мачта
общественного строя, вопреки 
предчувствиям – легко и однозначно.

Прожектора слезились от жары,
трибуны заливало триколором,
когда в сетях безумнейшей игры
творился мир, тот самый, о котором 
с рождения мечтали комары
о двух ногах, рассевшись по конторам,

где родина ходила по цене
столовой ложки на блошином рынке.
О, сколько счастья этой пацанве
поймать хохла в запруженной Неглинке,
а тут – футбол, и мячик, по траве 
скользящий, будто песня о калинке.

***

Грозовые ливни смывали сад,
и ложилась молния под уклон,
но когда шептал тебе: – Вот он, ад! –
понимал, что – это ещё не он.

Три заката разом в одно окно,
хоть глаза коли да на стену лезь,
но когда кричал тебе: – Как темно! –
изнутри лучился почти что весь.

По началу сна угадай рассвет,
не волнуйся, только меня держись,
потому что смерти на свете нет,
если есть хотя бы такая жизнь

***

Мимо дома с куполами
пробегаю налегке
то в ушанке, то в панаме,
то в дурацком колпаке.

Там сидит в укромной зале
днём и ночью, как живой,
карлик с жёлтыми глазами
и лохматой головой.

В этом здании под вечер
за дубовыми дверьми
деток маленьких увечат,
бьют отчаянно плетьми.

Старики, как на вокзале,
спят за лавками в углу, –
тень умывшихся слезами
и подсевших на иглу, –

грудой спят они на груде.
Холоднее батарей
только высохшие груди
одиноких матерей.

Лишь один в укромной зале
днём и ночью – как живой,
карлик с жёлтыми глазами
и горячей головой.

***

Потому что пусто, печаль изустна,
отделив поэзию от искусства,
объявлю вам над пепелищем сна
торжество извилины ремесла,

и такой накатит под горло катет,
что срифмую даже крылатый катер,
одиноко бреющий там — в снегу.
Мастерство пропил бы, да не могу.

У кого-то блоком проблемы с богом,
у меня же муза всегда под боком:
перебрав моторчик, наполнит бак,
заведусь, как будто сходил в кабак.

***

Поехали на велике
куда-нибудь туда,
где солнце вяжет веники
у синего пруда,

в котором ест вареники
заиндевелый сом.
Поехали на велике,
забудем обо всём.

***

С похмелья не страшен гуляющий вирус.
Я, выйдя на улицу, кажется, вырос –
полночи мело так, что было светло,
и снега на семь каблуков намело.

С утра по морозцу пройдусь, подбоченясь,
шарфом подвязав для приличия челюсть,
и ветра вчерашнего след ледяной
слегка заскрипит у меня под ногой.

У самой дороги растущая пихта
была ведь на семь сантиметров каких-то
вчера ещё – вечером – выше меня,
стояла такая, ветвями звеня.

Сегодня же (всё удивительно просто!)
я с пихтой сравнялся и статью, и ростом,
и можно меня, топором на заре
под корень срубив, отнести детворе.

***

А если стихи без причины, без дат,
лишённые авторских прав, – победят? 

А если туман, обнимающий пруд,
сочтёт своё счастье за каторжный труд?

А если с Европой, которая Рим,
провинцию в духе Твери сотворим?

А если случайно один материк
пристанет к другому на время впритык?

А если Земля обернётся Луной
и станет всего лишь планетой одной?

А если Вселенная, будто в игре,
забудется где-нибудь в чёрной дыре?

А если, а если… Покуда живой,
стихи мои вряд ли сравнятся со мной.