Олег Погасий рассказ
Нивелир
Родился в Ленинграде в 1955 году. Пятигорское издательство «Бёркхаус» в 2017году на конкурсной основе выпустило книгу повестей и рассказов «Чужой сон». На протяжении последних десяти лет статьи опутешествиях по Юго-Восточной Азии были опубликованы в журналах и газетах России, Украины, Литвы, Израиля. Живет в Санкт-Петербурге.
Виталий снял треногу с плеча, раздвинул ее ножки, осмотрелся и принялся острыми наконечниками тыкать… а-ку-пун-кти-ро-вать промерзлую бугристую землю, устанавливая нивелир на краю котлована. Вспомнил он это несъедобное словечко из Энциклопедии… Стянул перчатки, склонился к прибору военного зеленого цвета, уж как похожего на малярийного комара, заматерелого переростка, видимо, подпавшего под акселерацию, как и все живое в начале шестидесятых… Улыбнулся, отмахнулся от насекомого, залетевшего к нему из детства в этот ветреный ноябрьский рабочий день, и, покручивая колесики подъемных винтов, стал выводить пузырек уровня к центру. Пузырек покатался гондолой туда-сюда, и успокоился в нульпункте.
«Николай, - крикнул Виталий, - да держи ты рейку прямее!» И, не отрываясь от окуляра, вытянул вверх руку и махнул ладонью: «Правее, правее давай!» Рейка с красными и черными метками, наконец, попала в оптический круг…
«Ну, и что увижу сегодня?!» - затаив дыхание, одним оборотом навел резкость. Судя по всему - было лето. Николай поднабрал годиков; в волосах, зачесанных за уши, проскальзывала седина. Щеки запали, скулы выперли. Он воровато оглядывался. «Стырил какой-нибудь гаечный ключ или наборную отвертку,» - усмехнулся Виталий и приблизил Николая в фиолетовом пиджаке с широкими плечами, надетым на блеклую спортивную майку с иностранным словом, каким – не разобрать. На Николае были также спортивные брюки с отвислыми коленями, и весь он стоял - какой-то пожеванный. Впрочем, пожеванности добавляла нечеткость изображения. Виталий еще разок глянул на озабоченную размытую фигуру, настроил резкость и перевел нивелир на административно-бытовой корпус. А здесь мела поземка. Та же поздняя осень. Двери с фасада были сняты. Рядом, вместо таблички «Завод металлоконструкций», из керамзитовой плиты торчали лапки крюков и темнело пятно. На водосточной трубе трепетал клочок оборванного объявления. А порывистый степной ветер надувал грязновато-серый полиэтилен на окнах мертвого здания. «На капремонт АБК поставили, что ли?» – удивился Виталий и прокрутил зрительную трубу на четверть круга.
«Ух, ты! - вырвалось у него. - Ничегошеньки! Безликое дневное небо!». Взгляду не за что зацепиться, не на что повесить жадную, пытливую мысль, трепещущую на порывистом ветру. От этой слепящей беспредельности, от невозможности на чем-то задержаться у Виталия похолодело внутри, и он одним движением крутанул прибор на спасительную фиолетовую конкретику. Пиджак был тем же, но сильно поизносился, пообвис на плечах, потух. И Коля претерпел значительные изменения. Его будто расплющило, раскатало. Будто прошелся по нему каток времени… и не вчера. Обиженный на жизнь старикан по центру стеклянного круга.
«А что там с АБК?» - нервно дернул свою подзорную трубу коченеющими от холода пальцами. И АБК преобразился, но, напротив, в лучшую сторону - посвежел, стены выкрашены, на окнах жалюзи. В двери поблескивал, как у циклопа, глазок. Под карнизом вывески: «Шиномонтаж» и «Перспектива». И, похоже, было тепло. Виталий аж почувствовал запах свежей краски, как в парке весной, когда красят скамейки.
«А там в степи?» - опять нетерпеливо стал всматриваться в даль.
А «там» этой степи не было. И даль отсутствовала. Везде простиралось необъятное пространство, лишенное точек отсчета, но затягивающее, как в жерло - и Виталия закрутило, протащило по трубе и выбросило в черный космос. И он ощутил себя внутри шара, вмиг распавшегося, как и не было совсем. Опять в каком-то пузыре, тут же лопнувшем. А где звезды, ну или … звездная пыль? - ничего, ничего нет. Хотя бы космический мусор? Или это какой-то другой, вывернутый наизнанку, космос? Виталий, не выходя из завладевшего им пространства, нашел в себе силы отправить импульс онемевшей руке, пошевелил пальцами и перевел нивелир назад, чтобы ухватиться, ну хоть за что-нибудь, за обшарпанные лацканы Николая. Но где он? Где Коля!? Смылся!? Куда!? Смылся в том смысле, что его нет вообще, нигде. Николай стал пустым местом. Умер, - какое-то угловатое слово. Как обрешетка из уголковой стали, ничего теперь не держащая. А тут пустое место. Как описать пустое место? А никак. И от АБК тоже никаких следов, ни битого кирпича со стеклом. Ни горки пепла. Будто ничего и не было. Никакой перспективы, ни прямой, ни обратной. Виталий запаниковал и вернул прибор на космос – но хрен редьки не слаще. «Везде одна, одна беспросветность,» - запричитал он, погружаясь в пучину мрака. Его охватило нестерпимое отчаяние. И вдруг - Проблеск! Или это его мысль о Проблеске? Мысль увидеть Проблеск. Но он вцепился в эту мысль и продолжил её: он и есть Проблеск! Не все так безнадежно. Оторвался от нивелира, громко выдохнул и посмотрел на Николая, скучающего с рейкой на другом конце котлована. «Николай! - крикнул он. - Всё!» Поднял и скрестил руки. «Всё. Обед».
Вчера допоздна была планерка, и вагончик прокурили на пятилетку вперед. А из открытых шкафчиков несло пудовым рабочим потом. Виталий захлопнул дверцы, высыпал окурки из пепельниц в помойное ведро, включил отопление и чайник; глянул на Николая, развернувшего газету с тормозком, и сел ждать, когда вскипит, как тут ему послышалось, что на улице прокудахтал мотор, пофыркал и смолк. А оно так и есть: двери распахнулись, и в вагончик решительно вошел невысокий человек в мотоциклетных очках и кожаном шлеме. Он стряхнул с блестящего черного плаща снег, поднял очки на лоб и оглядел бытовку. Хмуро пробежал взглядом по Виталию с Николаем, нервно дернул головой, но, увидев нивелир, прислоненный к шеренге шкафчиков, расплылся в улыбке, цокнул языком и сказал: «Вот».
Подошел, встряхнул треногу, как поставленного в угол пьяного; и, склонившись, стал рассматривать привинченную к подставке табличку. «Он.-«ОКШАМ.78». Довольный, поставил нивелир обратно и, кивнув Виталию, добавил: «Кочнев, из экспериментальной лаборатории. Если нужно удостоверение, извольте,» – и вытащил из внутреннего кармана плаща красную корочку. «Я за ним. По ошибке отгрузили, в отделе чёрт-те чем занимаются. Опытный экземпляр». Кочнев ласково посмотрел на нивелир, подмигнул ему и сел на скамейку. Закинул ногу на ногу и оповестил пространство бытовки: «Сейчас перекурю это дело, и назад». Вынул из бокового кармана мятую пачку «Примы», вытянул, покатал в пальцах сигарету.
«А если бы не нашли? Под суд пошли бы. Все. И я, что не досмотрел». Прикурил от квадратной железной зажигалки, но вдруг, что-то вспомнив, прищурился и строго спросил, покосившись на Виталия: «А ты прибор-то еще не ставил, в работу не брал?»
«Ставил, - неуверенно ответил Виталий, - завтра бульдозер должны дать».
«Ну, и что ты там смотрел?»
«Как что – отметки на рейке,» – ответил Виталий, опустив голову и исподлобья поглядывая на Николая, как бы приглашая того в свидетели. Николай перестал жевать курицу, вытер пальцы о газету и икнул.
«Ясно-понятно с тобой, - отчеканил Кочнев и наконец-то затянулся, подставляя ладонь под столбик пепла, - но ты здесь ни при чем. Отдел виноват». «А теперь слушай внимательно и запоминай, - он встал, подошел к столу, стряхнул с ладони пепел в раковину из алюминия, - всё, что видел – забудь. Считай – этого не было. И никому. И ты, - блеснул глазами на Николая, - не работал сегодня, отгул взял. В общем, высоты еще не мерили. Завтра будете, когда другой из Управления привезут». Кочнев сел обратно. Виталий пошел и выключил чайник, у которого прыгала с брызгами крышка; а Николай дожевал курицу, икнул и мутно посмотрел на Кочнева. Немного помолчав, Кочнев нехорошо улыбнулся и взволнованно продолжил: «Ну, а если развяжется язык, по пьяни там или попрет раж какой, на тот случай дана инструкция, говорить вот эту легенду. Сейчас скажу. Это чтобы разговор не выходил с плоскости инопланетян всяких и снежного человека. Несерьез, одним словом. Пурга». Виталий смотрел куда-то в угол, а Николай, не отрываясь - на Кочнева. «Пойдите к прибору и посмотрите на табличку, – властно сказал Кочнев, - « ОКШАМ78». Виталий с Николаем встали и подошли. Посмотрели. Виталий пожал плечами, а Николай провел пальцем по табличке и повторил губами название. Пошли назад, сели.
« А что это значит? – Кочнев старался смотреть на обоих. - «А это значит - ОКО ШАМАНА; 78 –год разработки. Дальше - детали. Бурятский шаман во время транса, это когда в танце с бубном его трясет, как в нервном припадке, входит в состояние су–пер-по-зи-ци-и, в инструкции так написано; и в этом состоянии он способен видеть будущее и прошлое, проходить разные пространственно-временные кон-ти-ну-у-мы, забираться в глубины космоса - в инструкции так. И вот тут-то его цап, усыпляют, извлекают правый глаз, в хрусталике которого зафиксировалась эта суперпозиция. А дальше дело техники. Шаману вставляют искусственный. И отпускают. А его глаз передают в секретную лабораторию. И над ним колдуют биологи и физики. И вот на выходе нивелир. ОКШАМ. Поняли?»
Кочнев деловито потер руки: «Засиделся я тут с вами. Пора. Ну, лады? И смотрите у меня…» - он шутливо погрозил пальцем и подошел к нивелиру. Виталий ушел в себя; а Николай вдруг встал, подошел к Кочневу, складывающему треногу, и сказал: «А это… Оно… А можно оставить нам его на день, на один, очень нужно, позарез? - и провел раскрытой ладонью по горлу. -Завтра сами привезем, куда скажете».
«Ты что, с ума сошел, на какой день?» - занервничал Кочнев и стал спешно стягивать ремнями ножки треноги.
«Оставь, начальник, на день, не жопься, завтра привезем целехоньким,» – навис над Кочневым Николай, схватил треногу и потянул на себя. Кочнев взвизгнул, отпустил нивелир и толкнул Николая в грудь. «Ах, гадина конторская, ты чё буром прешь!» - прошипел Николай, стянул с Кочнева очки, зашвырнул их в другой конец бытовки, схватил за широкие отвороты плаща, мотнул Кочнева и завалил под себя. Нивелир гулко стукнулся об пол, у трубы отвалилось стекло, из нее выкатился прозрачный шар. Виталий вскочил было разнять дерущихся… Но к его ногам подкатился шар, остановился, прокрутился, и будто стрелой света ослепил его, пронзил насквозь…
«Начальник, ты чё, заснул там, руки, ноги замерзли! - хрипло крикнул Николай. - Эй, давай, очнись!» - И задвигал рейку.
«Да щас, подожди ты,» - пробубнил Виталий и отогнал прочь свои посторонние мысли, эту историю с всевидящим нивелиром, с дракой в бытовке, которую только что придумал, придумал, пока мерил высоты на краю промерзшего котлована, в промзоне, среди заснеженных степей, в глухой тоске бесконечного однообразного дня…
В круге замаячили риски, и Виталий взял замер. Записал.
Они шли с Николаем в бытовку. Николай посмотрел, посмотрел на Виталия и как-то мечтательно сказал: «Не помню, говорил тебе – нет? У меня жена беременна. А кто будет – мальчик, девочка? Вот был бы прибор, чтобы посмотреть в будущее».
«Кто будет? – заулыбался Виталий - Мальчик, кто же еще». И крепче сжал замерзшими пальцами штатив нивелира на плече.